УЧИТЕЛЬ
(воспоминания о Феликсе Яновиче Каменском)
Комок встаёт в горле, и душат слёзы, когда я начинаю говорить о нём. Кем он был для меня - учителем, начальником, старшим товарищем, другом? Тридцать лет мы шли по жизни рядом, двадцать из них почти ежедневно встречались на работе и все эти годы были заполнены делами, выстроенными домами, людьми и серьёзными событиями.
Он любил повторять мысль о том, что мы ближе, чем близкие родственники, так как большую часть времени проводим вместе. В этих словах была сущая правда, вернее, это была его правда – он этим жил. Был прост, доступен, всегда нацелен на помощь ближнему, причём любому человеку, обращавшемуся к нему, он не мог отказать. И выходило у него всё каким-то чудесным образом легко и человечно, без всякого надрыва, высокомерия и ненужной показухи.
– Феликс Янович, - бежали мы к нему по каждому поводу и просили обо всём: дай квартиру, дай путёвку в санаторий, дай зарплату, достань билет на поезд, устрой ребёнка в институт, помоги сдать экзамен, помоги вылечить близкого человека…. Бесконечная вереница просящих и просьб – вот уж воистину: «Дай передышку щедрому, хоть до исхода дня», как писал Окуджава.
Казалось, он мог всё, везде у него были друзья и знакомые, готовые откликнуться на его призыв и выполнить любую просьбу, решить любой вопрос на любом уровне – он был, как это сегодня принято говорить, коммуникабелен на сто, нет, на тысячу процентов. Снизу все просили достать острый дефицит, сверху каждый хотел отоварить своё высокое положение дополнительной бесплатной услугой, он помогал и тем, и другим. В ту пору, когда он был директором Опытного завода и затем генеральным директором НПО Мосстройпрогресс, мы стеклили балконы, строили гаражи и дачи, ремонтировали квартиры и оказывали разные услуги всем его многочисленным помощникам. В результате предприятие, которым он руководил, всегда имело достаточное количество квартир и прочих жёстко регламентируемых социальных благ для своих работников, и они щедро доставались всем, кто в этом нуждался.
Феликс Янович был азартным человеком, капитаном команды, постоянно идущей в атаку, – главным было достижение цели, а целей было очень много:
застройка района Тропарёво, дома в Крылатском и на Мичуринском проспекте;
строительство крупнопанельных больниц и школ;
строительство в пионерском лагере МИСИ и в доме отдыха «Лесные поляны»;
реконструкция Опытного завода СКБ «Прокатдеталь».
Двигаясь к цели, он никогда не сомневался в возможности её достижения и, если возникали препятствия, он всегда находил возможности выхода из тупика, так как был человеком гибкого ума и обладал стремительной реакцией.
Его темперамент не знал границ, бывало, что-то срывалось, и он мог наорать на виновника, размазать его по стенке. Мне было жалко его в такие моменты, потому что этот крик был не по злобе, он шёл изнутри – это был крик отчаянья, больше всего наносивший вред самому кричавшему. И был он абсолютно не злопамятен, Как-то в семидесятых годах, когда я работал мастером прокатного цеха на Опытном заводе, а Феликс Янович был директором, пришёл он во время второй смены в цех в окружении свиты и начал устраивать мне разнос за отсутствие порядка в цехе. Кричал он на меня долго, и я, в конце концов, не выдержал и послал его и всю компанию по соответствующему адресу. Придя со второй смены домой, я всю ночь не спал, а утром чуть свет помчался на завод для того, чтобы принести извинения по поводу своей грубой выходки. Я попросил разрешения войти, поздоровался и не успел открыть рта, как услышал, «Дим, извини, я вчера погорячился». Естественно я тоже извинился и запомнил этот случай на всю жизнь.
На его лице никогда не было той гримасы, которую надевают на себя большие начальники, стараясь показывать всем своё превосходство и недоступность. Он был обаятелен, умел пошутить, рассказать анекдот и смешную историю, одним словом, он был всегда душой любой компании, в которой находился. За глаза его все звали просто Феликс, а более близкие люди – Феля. В то время мы в своих подразделениях часто отмечали дни рождения и юбилеи. Его всегда приглашали, он приходил и никогда не отказывался выпить предложенную рюмку водки. Пил он её не оттого, что ему негде и нечего было выпить. Он это делал из уважения к коллективу и к людям, работавшим вместе с ним.
Мы все гордились Феликсом Яновичем и любили его – для нас он был директором и неформальным лидером (как это принято говорить сегодня), одновременно.
Однажды, в то время, когда мы у себя на заводе делали внутренние стеновые панели для разрушенной землетрясением Армении, произошёл следующий случай: по указанию начальника Мосглававтотранса наш завод лишили панелевозов, парализовав тем самым
его деятельность. Я напросился на совещание к самому начальнику главка и, пользуясь предоставленным мне словом, в пламенной речи обвинил его в том, что он срывает выполнение государственного договора, заключённого между мной и автокомбинатом №28. С совещания меня с позором выставили и посоветовали принести бумагу от самого товарища Сайкина В.Т., возглавлявшего в то время Московский городской совет. Я тут же позвонил Каменскому, в то время он уже был вице-президентом Главмосстроя, и рассказал о случившемся, он выслушал меня, попросил написать письмо на имя Сайкина В.Т. и на следующий день в восемь утра быть в его приёмной. Утром мы встретились с Феликсом Яновичем у входа в Моссовет, прошли в приёмную Председателя Мосгорисполкома, и понадобилась ровно одна минута, чтобы Феликс Янович объяснил ему положение дел и получил положительную резолюцию на моём письме.
Ровно в девять я был в Глававтотрансе на диспетчерском совещании, начальник главка посмотрел на меня и сказал:
– Я же объяснил Вам, что нужно указание Сайкина.
Я молча достал письмо и положил ему на стол. Он прочитал его, обвёл взглядом всех присутствующих, показал пальцем на меня и промолвил: «Вот, как работать надо».
Каменский учил нас сражаться до конца, до полной победы. Он был моим учителем – вернее так: я выбрал его себе в учителя давно, когда он был ещё молод, а я был очень молод. Шло время, шла жизнь, наши отношения складывались в разные периоды работы по-разному, однажды он требовал уволить меня за невыполнение одного из его указаний, не разговаривал со мной целый месяц, но потом опять всё встало на свои места, и мы продолжали трудиться дальше. Он был моим учителем, и я знаю, чему научился от него в этой жизни, и буду благодарен ему до конца своих дней, и буду помнить его всегда…
Мне искренне жаль людей, не знающих и не почитающих своих учителей, им жить страшно, а умирать будет ещё страшней, впрочем, как и всем людям, не помнящим родства.
Тяжело болея последние годы, он не на минуту не допускал мысли об уходе с работы, для него понятия жизнь и дело были неразделимы, они были смыслом и сутью его
существования, они были тем миром, где он воплощал себя и где он оставил свой яркий след: построенные дома и благодарных ему людей.
Последний раз я видел Феликса Яновича у него дома, незадолго до кончины. Он долго и мужественно сражался с болезнью, но она всё не отступала, развязка приближалась. Озноб бил его, он лежал на кровати, закутанный в одеяло, и был он весь какой-то маленький, беззащитный, и мне очень хотелось прикрыть его, так, как прикрывают солдаты командира во время боя. Слёзы душили меня, я слушал его, а он тужил о смерти своей любимой овчарки, и горю его не было границ. Мы долго разговаривали, вспоминали прошлое, сожалели о судьбе нашего родного предприятия, загубленного одним бездарным наследником Феликса….
Умерла любимая собака, развалилось предприятие, в которое он вложил часть своей жизни, ушло время, в котором был востребован его талант любви к людям – настало время чистогана. Это время было не для него – ушёл и он, один из самых замечательных людей на этом свете!
Больше года нет с нами дорогого сердцу Феликса Яновича Каменского, но ощущение потери не становится, меньше и очень часто в сложных ситуациях я говорю себе: «Вот был бы жив Феликс Янович, тогда…».